Резня в те дни шла не только в Карабахе. “Татары организовали (в Зангезурском и Джебраильском уездах — П. Ш.) орды во главе с сеидами и беками, местами при содействии полицейских чинов из татар, объявив “газават”... с священными знаменами вырезывают все армянское население без разбора пола и возраста. Татарская конница в несколько тысяч перешла границу Персии и идет на соединение с разрушительными ордами. В селении Минкенд вырезано свыше трехсот душ всех возрастов. Внутренности армянских детей бросали на съедение собакам.“ («Сын отечества», 30.8.1905, вечерн. вып. В дальнейшем - «С.О.»). Всего было вырезано 300 армян, во главе со священником («С.О.», 2.Э.1905, вечерн. вып.). Зангезурский пристав Мелик-Асланов отвел от Минкенда казаков с офицером, а затем любовался резней, о которой не соблаговолил даже доложить начальству («С.О.», 2.10.1905, 2-е изд.). В свою очередь, зангезурские армяне сожгли 8 татарских сел (26 сентября). Шли тревожные слухи о переходе массы курдов из Персии на помощь единоверцам («Тифлисский листок», 30.9.1905. В дальнейшем - «Т.Л.»). Взаимное озлобление достигло крайних пределов. В сентябре зангезурский товарищ прокурора доносил: “Татары шести обществ, с красными значками сеидов, сожгли два армянских селения. Армяне, жители этих селений, сожгли девять татарских селений. “ («С.О.», 12.10.1905, 2-е изд.).

В селе Джангтапы (Александропольский уезд) местные жители зарезали проходивших через него 20 татар, после чего сельские должностные лица и часть населения бежали: они знали, что на убийства татар власти отнюдь не смотрят сквозь пальцы («Т.Л.», 30.9.1905).

Но главные события, привлекшие внимание России и мира, вновь разыгрались в Баку.
Несмотря на военное положение, спокойствия в Баку не было. Население усиленно вооружалось, и без оружия на улицу не выходили. Характерное происшествие: во время танцев у кавалера выпал заряженный револьвер, выстрелив наведя панику. “В Баку по-прежнему пахнет порохом и кровью, по-прежнему каждый день кого-либо убивают из мести, по-прежнему полиция бессильна бороться с операциями неуловимой “черной сотни” (“Т.п.», 6.7. 1905).

Ревизия сенатора Кузьминского, проведенная после февральских событий, привела к отдаче под суд всех служащих в бакинской администрации татар («Т.Л.», 3.9,1905). Но это не оздоровило обстановки.

Все лето город лихорадили забастовки. На 16 августа была назначена всеобщая забастовка, впрочем, неудавшаяся. 17 августа забастовали кучера и кондукторы конки (среди которых было много армян). Забастовщиков уволили и заменили солдатами, и 19 августа конка пошла. Разъяренные забастовщики стали нападать на заменивших их солдат, причем с оружием.

Со всех сторон шли известия о забастовках, волнениях, террористических актах, Восстал “Потемкин”.

Именно в такой обстановке администрация решила повторить февральские события.
Происходили обыски и конфискации оружия в армянских кварталах; так, в квартале Канитана, населенном армянской беднотой, за год было не менее четырех поголовных обысков; в то же время в татарских кварталах почти открыто существовали склады с оружием («С.О.», 2.10.1905, 2-й вып.). Более того, татарам легально раздавалось оружие “для самозащиты”. («Русское слово», 30.8.1905. В дальнейшем - «Р. С.»).

В татарской массе в августе нарастало и подогревалось возбуждение, вызванное шушинскими событиями. “Общая тенденция этих толков была такова: армяне в Шуше взяли верх, надо за шушинских мусульман отомстить в Баку.“ («Р.С.», 4.9.1905).

Члены Совета съезда нефтепромышленников предупреждали нового бакинского губернатора ген. Фаддеева, что “шушинские события вызвали опасное волнение татар в Балаханском районе и может разразиться нападение татар на армян”. На что генерал ответил: “Меры приняты, успокойте нервы.” («Р.С.”, 28.8.1905).

18 и 19 августа в гостиницах “Мадрид” и “Исламия” происходили совещания татарских лидеров, а на улицах тем временем появились шайки вооруженных с ног до головы молодцов во главе со своими “кочиями”. Пошел слух, что в субботу “будет резня”. В пятницу 19-го многие богатые татары в клубе предупреждали знакомых армян, рекомендуя завтра не выходить на улицу («Кавказские минеральные воды», №78).

Уже вечером 19 августа в татарском квартале началась стрельба из окон и с крыш («Р.С.», 27.8.1905).

В субботу, 20 августа, произошло очередное нападение служащих конки. Трое армян обстреляли конку и убили солдата-кучера, после чего вышла перестрелка с преследовавшими их казаками, в результате которой один из нападавших был убит.
Эта стычка послужила сигналом. Лавки немедленно захлопнулись, конку убрали («Р.С.», 28.8.1905).

Город вновь распался на две части.
“Вся нижняя часть города за Парапетом, населенная армянами, напоминала могилу: безмолвие И тишь.“ («Т.Л.», 4.9.1905).

В верхней, татарской части собирались толпами погромщики.
“В воскресенье... подле мечети на Азиатской улице собралась громадная толпа мусульманской молодежи, вооруженная берданками и револьверами. К ней держал речь какой-то фанатик в огромной чалме, и когда ораторские упражнения закончились, толпа выстроилась в четыре ряда и, полная жажды истребления, двинулась... в сторону Парапета, то есть армянской части города.
Загремели выстрелы и тотчас же стихли... появилась рота солдат и прикладами разогнала фанатиков-истребителей.” («Т.п.”, 25.8.1905).

Вот как описывает корреспондент «Тифлисского листка» потрясшее его убийство знакомого пожилого армянина по прозвищу “Карапет-маляр”:
“В понедельник, 22 августа, он рискнул выйти из дому, чтобы купить для семьи хлеба, мяса и какой-нибудь зелени.
На углу Николаевской и Базарной улиц к нему подскочили два перса... Один из убийц выстрелил в упор, а другой всадил в живот бейбут.
Несчастный “Карапет-маляр” лежал на мостовой, широко раскинув руки и уставив в небо безжизненные остеклевшиеся глаза.
В них затаился вопрос:
- За что?..
К нему порывались с потрясающими воплями жена и дочь.
Я обратился к постовому городовому с вопросом:
- Почему не уберут труп?
- Без распоряжений начальства нельзя убирать.“ («т.Л.», 4.9.1905).

22 августа в Баку пытались прорваться сельские татары; однако высланные против них сотня казаков, рота пехоты и одно орудие легко рассеяли огромную, с ног до головы вооруженную толпу («Т. л.», 4.9.1905).

Затем произошло неожиданное: войдя во вкус и разъяренные тем, что им не дают полной воли, татары — такие смирные, лояльные татары — забыв о недавнем “русофильстве” — начали стрелять в войска.

Стреляли с крыш, с балконов, из окон.

22 августа был отдан приказ по бакинскому гарнизону: “чтобы при выстрелах из какого-нибудь дома немедленно ответить выстрелами по окну или балкону, откуда произведен выстрел, ввести в дом нижних чинов и захватить стрелявших” («т.Л.», 28.8.1905).

Однако все армянское население было на этот раз сосредоточено в армянских кварталах, где организовало самооборону.

Получив отпор в городе, татары перенесли основной удар на промыслы. Генерал Фаддеев получил телеграмму от промысловой администрации: “На промыслах тревожно. Вооруженные татары собираются на улицах толпами, наши промысловые татары ушли к ним”. Генерал телеграфировал в ответ: “На промыслах войска достаточно, приказы отданы решительные, татар рассеют раньше, чем они дойдут до промыслов. “ («Р.С.», 28.8.1905).

Тем временем жители окружающих сел, у самих татар известные как отчаянные подонки и головорезы, и татарские рабочие, давно рассорившиеся с другими национальностями на промыслах, напали на Балаханы. Армянских рабочих было больше, все они были вооружены и могли бы отбить нападение; но татары ворвались с факелами и начали поджигать вышки, рабочие казармы, лавки... Вскоре Балаханы были охвачены пламенем. 2 тысячи рабочих, собравшись в круг и поместив в середину женщин и детей, отступили к зданиям Совета съезда нефтепромышленников и промысловой больницы и засели там («Т.Л.», 11.9.1905).

Целый день с промыслов звонили по телефону в город, умоляли о помощи. Приехали три казака, покрутились и ускакали обратно («С.О.», 6.9.1905).

Только на следующий день подошли войска с орудием.

О дальнейшем представители промысловой администрации рассказывали корреспонденту «Тифлисского листка» так:
“Группа рабочих-армян дала залп в сторону двух татар, подвозивших бочки с нефтью к западной стене больничного двора.
Солдаты и казаки, не разобравшись в чем дело, принялись палить из ружей, а потом выстрелили из пушки...
— Убили кого-нибудь?
— Нет, только больных переполошили. Но потом предложили всем отправиться на вокзал и начали отбирать оружие.
— А татар обезоружили?
— Как их обезоружить, когда они рассыпались по всем промыслам?! Их много, более шести тысяч, а войск мало... “ («Т. Л.», 11.9.1905).

К событиям в Баку: общий вид пожара на нефтяных промыслах

Фотография из иллюстрированного приложения к газете «Московский листок», №№71-72, 1905 г. Фоторепродукция Григория Алексаняна.

Тут не упомянуто, что казаки, ведя армян на станцию, окружили их и дали несколько залпов из ружей - холостых, чтобы “попугать”. Женщины в ужасе бросились в ближайшие постройки, но их вытолкали русские рабочие. Затем толпу несколько часов продержали на станции: “Голодные, перепуганные, стояли служащие со своими семьями под сильным ветром, наносившим на них тучи песку. Проходили поезда. Все бросались к ним, но отступали перед ударами прикладов солдатских ружей и казацких нагаек”. Уехали только последним, 4-м поездом («С.О.», 6.9.1905).

Из пушек были обстреляны и больница, и здание совета съезда нефтепромышленников. Как оказалось, приказ дал полковник Одишелидзе, утверждавший, будто армяне стреляли по войскам. Доктор больницы Шейнин указывал впоследствии наместнику, что армяне не стреляли и не могли стрелять, так как на войска была вся их надежда! Воронцов отдал Одишелидзе под следствие («Т.Л..., 13.9.1905). Было ли это действительно ошибкой, или, скорее, полковник не мог отказать себе в удовольствии пальнуть по “армяшкам”?

“— Три дня Балаханы, Забрат, Раманы напоминали ад: озверевшая толпа била, грабила, расстреливала, жгла. Некоторых русских щадили. Других истребляли так же, как и армян. Раненых швыряли в горящие мазутные ямы или дорезывали. Подле промыслов Манташева окружили безоружную толпу человек в 30 и всех искрошили кинжалами и бейбутами. В Раманах замучили, перестреляли, сожгли более 300 человек...

— Сколько же убитых и раненых?

— Теперь трудно определить. Много погибло в огне. По приблизительному подсчету, убито человек 300-400, а ранено около 700.

— Всех или только армян?

— Всех. Татарам сильно навредила картечь... На третий день доставили из города еще два орудия и принялись палить в толпы татар и персов. А так как они держались густыми кучами, то им влетело. Человек до 300 избили картечью. “ («Т.Л.», 11.9.1905).

На промыслах Манташева в Биби-Эйбате тысячи рабочих были несколько дней осаждены в рабочих казармах, без пищи и воды (водопровод повредили татары). Там же человек 200 татар ворвались на завод Арефьева и потребовали у русских выдать армян. Русские отвечали, что все армяне ушли; но сторож-лезгин заявил, что русские прячут армян на заводе. Тогда татары пригрозили вырезать русских, и рабочие по одному начали выдавать армян. Сторож зорко следил, считал выдаваемых и если видел, что кого-то хотят скрыть, называл фамилию. Выдали всех. “Тогда татары принялись их убивать — не просто убивать, а резать живыми, потрошить и вырезывать внутренности — и тут же бросать собакам.“

Так же поступили англичане на заводе Борн («С.О.», 6.9.1905).

В рабочих казармах несколько дней находились в осаде тысячи рабочих, без пищи и воды. Загуляевский водопровод, снабжавший промыслы водой, был разрушен татарами.

В Романах 70 армян укрылись в амбарах; татары облили амбары керосином и сожгли.
Бурового мастера Саркисьянца, скрывавшегося у знакомого татарина, обманом выманили из убежища, убили, тело разрезали на части и сожгли.

В Романах администрация отдала 8 служащих под защиту караульных — татар и лезгин. Они убили всех мужчин, а женщину-армянку с двумя детьми оставили и насиловали 4 дня — пока ее не отбили казаки («Р.С.», 5.8.1905).

Баку наполнился “грандиозными клубами черного дыма”, смешанного с песком (был страшный ураган).

Промыслы сгорели дотла. Не удовлетворившись сожжением промыслов, татары подожгли также лесопильные склады, находившиеся в центре города. “Благодаря беспощадному избиению поджигателей со стороны войска уцелела почтово-телеграфная контора, вся охваченная дымом.“ («Т.Л.», 25.8.1905).

Российское Телеграфное Агентство осталось верным себе: “Установлено, что из балаханской больницы совета съезда нефтепромышленников, а также с промыслов Манташева армяне стреляли в войска и татар. Здесь же обнаружены в большом числе разного рода оружие и бомбы. Местное татарское население подало наместнику прошение, в котором указывается на террор со стороны армянской организации. “ (Телеграмма от 10.9.1905). Но не изменили своей позиции и газеты: “Сегодня под агентским флагом появилась тенденциозная телеграмма Из Баку (центр деятельности... группы “Каспия» и «Геята»), напоминающая о прежних искажениях и измышлениях...“ («С. О. », 23. 8.1905).

Время от времени по городу проходили мирные процессии из почтенных граждан и духовных лиц обеих религий. На короткое время резня затихала, потом возобновлялась с новой силой.

“Сегодня также шли по городу мирные процессии, после чего в доме Меликова на Набережной убили трех армян.“ («Т. Л.», 28.8.1905).

Из окон татарских домов в Баку продолжали лететь пули в русские патрули. Тогда было решено дома, из которых велась стрельба, обстреливать артиллерией. В ночь на 27 августа был бомбардирован дом Алиева; осколком был убит сын хозяина. При обыске в квартире Алиева нашли несколько ружей и штыков, множество патронов.

Этот обстрел произвел на татар сильное впечатление. Но вскоре татарские приставы догадались указывать патрулям на армянские дома, утверждая, будто оттуда ведется стрельба. По таким ложным указаниям были обстреляны дома Филиппьянца, Зейца и др. (“С.О.», 8.9.1905, второй вып.).

Баку вновь приобрел вид военного лагеря; банки, магазины по-прежнему были закрыты, конка не работала... На улицах города тысячи разоренных рабочих просили милостыню.

Стрельба прекратилась: “Теперь, чтобы не привлекать внимания войск, убивают холодным оружием.“ («Р.С.», 4.9.1905).

7 сентября в Баку с красноводского курорта прибыл наместник. Уже на станции его встретила делегация мусульман во главе с А.М-б Топчибашевым. Топчибашев пообещал предоставить подробную докладную записку, “из которой его сиятельство усмотрит, кто начал новую распрю и кто истинный виновник... несчастья”, и сообщил, что “всегда мирные, спокойные и лояльные, бакинские мусульмане жаждут мира” («Т.Л.», 10.9.1905). На совещании армянских и татарских представителей Воронцов предложил условия мира, разработанное епископом Ананией. Они предусматривали круговую поруку и взаимное возмещение ущерба. Армяне немедленно приняли условия; татары два дня сопротивлялись, но 14 сентября согласились. Заключение мира сопровождалось мирной демонстрацией: армяне, русские и татары обошли город под звуки военных оркестров. “Недавние “враги” горячо обнимались, целовались, лихо отплясывали лезгинку.“ («Т.Л.», 18.9.1905). Надолго ли? Хотелось верить, — что надолго…

Армяне, наученные горьким опытом, отнюдь не питали особых надежд. Вскоре стычки возобновились; армяне не рисковали ходить дальше Парапета.

Во время пребывания в Баку наместник в разговоре с армянскими делегатами открыто признал ответственность администрации за антиармянскую политику: он “отметил бестактность и нецелесообразность действий, допущенных кавказской администрацией, и вызвавших среди вполне лояльного кавказского населения чувства недоверия и неприязни к правительственной власти. Отрицательное отношение властей к армянскому народу дало татарам основания думать, что армяне поставлены как бы вне закона и что в отношении их могут быть допустимы безнаказанно всякие насилия. Большая ответственность... падает на низшую администрацию, которая... подлежит коренной реорганизации.” («Новое обозрение», Тифлис, 25.10.1905. В дальнейшем - «И.О.»). Надо заметить, что этого своего обещания (о “реорганизации” татарской администрации) Воронцов не выполнил — да и едва ли мог выполнить.

Баку оказался важным, хотя и непонятым, уроком для российской бюрократии: почувствовав свою силу, татары вышли из повиновения и направили розданное им русскими оружие против русских же войск.

“Если зимний погром в Баку, — писало «Русское слово», — был приостановлен по первому приказу покойного губернатора Накашидзе... то теперь власти потеряли всякий авторитет среди озверелого, дикого мусульманства, которое, вдобавок, снабжено превосходным оружием. “Лойяльные” татары ведут борьбу с русским правительством, а “мятежные” армяне в рядах русских войск сражаются с мусульманами.“ («Р.С.», 30.8.1905).